Четыре года войны: к какой жизни начал привыкать Донбасс (Мнение)

26.12.2017

Как война вошла в обыденную жизнь дончан, как они говорят о ней и что думают о перспективах ее завершения

Я уезжал на четыре дня всего, а вернулся в совершенно другой город.
Бах!!!

Звук близкого разрыва снаряда накрывает совершенно по-особенному. Это не далекая глуховатая канонада, к которой привык за последние пару лет. Это совсем близко. И это артиллерия.

На слух калибр не определить, но артиллерия, черт возьми, не миномет и даже не танк.

Бах! Бах! Бах!

Несколько разрывов, а вслед за ними длинная очередь крупнокалиберного пулемета. Не ленивое постреливание, не отсечка в три-четыре патрона, а длинная очередь, явно в какую-то цель.

Я даже увидел на мгновение сухие узловатые пальцы пулеметчика, смуглые, закопченные войной, с черной каймой окопной земли под ногтями.
— Николаич, правее, правее бери….

— Да, правее, сам вижу, что правее…

И весь город слышит «низкие» его «Утеса». Тух-тух-тух-тух-тух…

2015 вернулся? 2015 вернулся! Вот, тебе и новый год. Старый новый год.
Стоящий рядом с домом продуктовый магазин работает до десяти вечера, позже нет смысла. Комендантский час, и продавцам потом домой не добраться, и покупателям. Время позднее, покупателей мало уже сейчас, всего-то человек несколько. Ну, сколько — ну десяток, не больше. И из-за этого еще сильнее укрепляешься в мысли, что оказался в недавнем прошлом.

Из магазина домой. Дети не видели меня долго, скучали, из-за чего возня затягивается допоздна, совсем допоздна.
— Лена, половина двенадцатого, а дети не спят — нас лишат родительских прав!

Но оказалось, что лечь сегодня поздно было правильным решением. Утомившиеся и умотавшиеся, они засыпают без задних ног и ничего не слышат. И это просто замечательно.

Ночную тишину разрывает грохот взрыва. Так громко и близко, что поневоле вздрагиваешь.
— …ть!
Кот, который по привычке устроился на постели рядом, тоже дернулся, но не убежал, только сильнее прижался к ногам. Ему страшно, но он вроде привык.

— А соседи наши, кажется в ванной. Зашла в нашу, слышала, как их ребенок там говорит — а скоро кончится обстрел?

Плохая звукоизоляция.
Этот обстрел длился минут 15. Потом в три часа ночи — опять. И уже под утро еще один.
— Как вам эта ночь?
Это спрашивает сосед у лифта, он живет на последнем этаже, ему хорошо видны окрестности. Делится увиденным.
— Зарево на полнеба, в районе бывшего автоцентра «Вольво» гремело и по террикону попадало несколько раз.
До террикона, наверное, по прямой нет и километра.
Помнится в детстве, читая о жертвах Помпеи и Геркуланума, задумывался — но почему они оставались жить в таком опасном месте. Как можно жить у подножия вулкана. Понятное же дело — когда-нибудь случится катастрофа и все. Не понимал. Теперь я их понимаю.
Ехать некуда. Нигде не ждут. А тут дом и работа. А еще знакомые врачи. Знаете, как тяжело на новом месте без знакомых врачей?!
Сознание рисует страшные картины. Хоть и пытаешься его контролировать. Но невольно из тумана начинает прорисовываться какая-то жуть. А вдруг меня не будет дома и?.. Усилием воли я загоняю этого, попытавшегося материализоваться в моем сознании, некроманта обратно. Кажется, успел. Ведь, если не проговорить этот ужас, то он и не сбудется, ведь правда?!
— Учти, если я буду дома одна, то убегу без документов. Максимум, попытаются поймать кота.
— А ежей?
— Хорошо, и ежей.
— Ну, вот это самое важное. Если меня не будет: дети, кот, документы, а потом деньги. В такой последовательности.
— А ежи?
— А точно, и ежи. Ну, конечно…
Говорят, будто дети на войне становятся другими. Фотокорреспонденты ловят своими объективами малышей с каким-то особенным взрослым взглядом. Я такого не замечаю. Дети как дети. Ничего особенного, как во все времена: принцессы, мультфильмы, мальчишки. Вечные интересы. Правда, кажется, что детворы стало особенно много, особенно маленьких: до года, два, три. Все родились в войну.
— Понимаешь, — говорит мне приятель, — комендантский час, идти некуда, заняться нечем, вот и. Отсюда и рождаемость.
— А я думаю, что это не объяснение. Ну, при чем тут комендантский час?! Просто люди в такие времена вспоминают, что их задача не только убивать себе подобных, но и воспроизводить. Включаются какие-то механизмы, о существовании которых мы не знаем или не хотим знать и слышать. Мы думаем, что инстинкт, он как у Павлова — руку от горячего отдернуть? А нет, глубже механизмы, гораздо глубже.
В былые годы, заводили по одному ребенку, чтобы не плодить нищету, а сейчас, плевать, лишь бы жили. А там разберемся.
На маленькой автостанции невысокая молодая мама достает из полиэтиленового пакета своей дочке лет шести-семи розовую зефирину.
— Это пряник?
— Это зефир, кушай.
— Очень вкусно, спасибо, мамочка, — говорит ребенок с совершенно взрослыми интонациями.
Наверное, они все-таки другие.

Перед Новым годом противоборствующие стороны договорились о перемирии, а это верный знак, что в дни до объявления о прекращении огня линия фронта загорится как рождественская ель. Так было всякий раз, поэтому надо эти дни просто пережить и молить Бога, чтобы обострение не затронуло тебя персонально. А все остальное как-то можно пережить.
«Шифонэры падают» — шутят дончане в соцсетях об особо громких взрывах. Так можно шутить, когда это достаточно далеко. Но если даже «пустяковая» 82-я мина взрывается в ста метрах от тебя, уже не до шуток. А если попадает в дом, тогда уж совсем всё. И никакой телерепортаж не передаст боли и отчаяния людей, которые в один миг остались без крова.
— У меня в голове как перемкнуло все, — рассказывает на экране о своей беде дедушка из Ясиноватой, на фоне искореженного взрывом окна. В квартире стеклянные осколки и битый кирпич. А дедушку то ли и правда контузило, то ли решил от стресса немного «махнуть». И кто его за это осудит?

— Я тебе сейчас объясню механизм, почему так происходит, — рассказывает военный. — Почему перед перемирием всегда война. Вот, ты представь, огневая позиция на линии фронта или рядом. И к ней нужно тащить боеприпасы, долго тащить. Сначала куда-то довезти автотранспортом, а потом уже на себе. Под пулями, прячась в складках местности. А тут объявляют, что все, с такого-то дня — тишина. Жалко же, что оно пропадает. Вот и начинают «выпуливать» накопленный запас так, чтобы не оказалось, что зря носили.

Что правда, то правда. До последнего времени околоновогодние дни проходили в относительной тишине, перед которой обязательно случался локальный ад. Стороны договаривались и худо-бедно режим тишины соблюдали. Потом, правда, опять по новой. Значит, так будет и на этот раз, надо просто как-то собраться и пережить эти последние дни перед тишиной. Которая опять ненадолго.

— Я не верю, что дело закончится миром, — говорит знакомый доктор. — Я смотрю на эту ситуацию по-своему. Весь это политический «покер» — не по мне. Что там у кого на руках, кто как блефует, кто сколько ставит. В этом пусть другие разбираются. А я просто рассматриваю это все как нарыв, который мы мажем, мажем, без конца, думаем, что рассосется. А оно не рассосется. Будут резать. Иначе не получится.

Он хирург, ему легко так говорить. Хотя, конечно, нелегко. Но если сказать, то становится немного легче. Проговаривание. Психотерапия.
— Ты знаешь, войны случаются не по каким-то там причинам, вся эта политика — это ерунда. Войны случаются, потому что пришел их срок. И это уже не изменить.
Так говорил мне мой приятель, которого не стало на днях. Просто не выдержало сердце. На его похоронах, после того как закончился стук лопат по свежему холмику, один из присутствующих достал табельный «макаров» и сделал выстрел в воздух.
Хлоп!

Стреляной гильзой словно отлетела в жухлую кладбищенскую траву еще одна жизнь.

Четвертый уже год это у нас. Четвертый уже год.