Захар Прилепин: все свои

Недавно мы взахлёб пересматривали ролик с короткой заповедью артиста и режиссёра Сергея Бодрова.

Он, улыбаясь своей самой простой на свете и самой невозможной в мире улыбкой, сказал предельно нужное всем нам и предельно точное.

«Во время войны нельзя говорить плохо о своих. Никогда. Даже если они неправы».

Тем более нельзя говорить плохо, если ситуация спорная — по крайней мере, для вас.

Человек не обязан разбираться в тонкостях мировой политики, он, может, только позавчера взрослеть начал, земную свою жизнь зайдя за середину. Ну и пусть он молчит, этот человек, это не главная его обязанность — иметь мнение по любому поводу.

И вовсе преступление — говорить плохо о своей армии, когда правота твоих солдат и офицеров очевидна.

Для меня, схоронившего в Донбассе самых главных друзей, лучших людей в моей жизни, выше этой правоты ничего нет.

Но это для меня. Люди вовсе не обязаны верить мне на слово. Они хотят доводов. Они говорят: каждый день противостояния с Украиной — это десять лет будущего раздора, это вечная взаимная ненависть.

Эти люди не знают, какой я старый. Они даже не догадываются, что я это уже слышал.

Только я слышал это по рации в городе Грозном, в кровавой серединке 90-х, когда на нашу волну — федералов и спецназа — вылезал один ныне забытый московский правозащитник.

И он ныл, ныл, ныл, занимая волну, про вечный раздор и вечную войну. А люди служивые, они говорить не горазды — они морщились, как будто им зуб сверлят без заморозки, и смотрели друг на друга с одной мыслью: вот на чего он сюда влез?

Потом, конечно, посылали его прямым текстом.

Но вспомнил я вовсе не о правозащитнике, а как раз о Бодрове и его словах.

Он ведь, давайте признаемся, про ту войну говорил. Она как раз шла тогда. И почти всё те же, что и ныне, артисты и музыканты требовали мира и русской капитуляции.

У них работа такая по совместительству — время от времени кричать: «Рус, сдавайся!». И они даже добились её — этой ненужной и подлой капитуляции. И получили в итоге — спустя два года — прямое вторжение на нашу территорию отрядов Хаттаба.

Но они, эти артисты, не испытали ни малейшей вины. Они никогда не испытывают никакой вины ни за что. Они виноваты только в одном: что родились русскими.

И только тогда, в муках, но стремительно, без оглядки на всё это нытьё была разрешена та проблема, длившаяся те же восемь лет.

Что мы имели бы сегодня под боком, если б этого тогда не случилось?

Какого размера и какой степени накачки наркотой, оружием и последними практиками террористический анклав был бы там? И вообразить страшно.

Но главное даже не это. Прошли считанные годы. Не столетия, которые обещал нам тот правозащитник, а годы. И вдруг накачанный кокой и добрыми советами своих партнёров Саакашвили решил осуществить один всем нам памятный блицкриг.

И вдруг я вижу в числе самых боевых подразделений, что этот блицкриг свернули в бараний рог, знакомых бородатых ребят.

— А вы чего здесь? — поразился я.
— Главнокомандующий приказал, да.
— Какой такой главнокомандующий?
— Какой такой, Владимир Владимирович, брат, а какой же.

И я засмеялся. И мы обнялись.

Потом помню уже другую историю: я заезжаю в Донецк — это солнечный день 2014-го, город пронизан канонадой, пуст, машин почти нет и у кафе «Легенда» меня тормозят ополченцы, но только не местные.

«Ты, — говорят, — кто?»
«А вы, — говорю, — ребята, случаем не из Грозного?»
«Да, а что?»

Ну и познакомились. И тоже чуть попозже обнялись.

…И теперь, когда мы пересматриваем этот ролик Бодрова, мы пересматриваем его вместе с моими бородатыми товарищами, которые сегодня красиво зашли на территорию Украины, да, вот этими самыми.

И странным образом они тоже любят Бодрова, и что вовсе поразительно, не считают, что этот ролик против них. Потому что этот ролик за них.

…Ещё в том, 2014 году, сидя с ополченцами на луганской окраине, я рискнул и сказал вслух то, что скажу сейчас.

Сначала будет победа. Надо убить змея, обуявшего людей. А потом пройдёт совсем небольшой срок, по земным меркам и вовсе смешной, и мы можем встретиться с этими вот заблудшими душами с той стороны линии соприкосновения — на очередном перекрёстке судьбы.

И вдруг узнаем друг друга, потому что в одном окопе будет сложно не узнать друг друга. И я спрошу тогда: «А ты чего здесь?» А мне скажут: «Ты шо, брат? Верховный главнокомандующий приказал».

Потому что этот бодровский завет — он про что-то большее, чем сиюминутное. Он про вечное.

Мы — свои. Мы все тут свои. Надо перетерпеть, перемучиться, пройти через эти жуткие роды. И нам снова не будет равных нигде. Микола, Хасан, Иван. И этот, как его, который бурятский танкист. Свои.

Кроме бандеры, помешанного на ИГИЛ*, и ИГИЛ, накачанного «бандерой».

…Что до людей, которым сегодня очень стыдно и которые болеют за кого угодно, кроме своих, я одно у вас спрошу.

Вы знаете, как к вам относятся эти вот бородатые ребята в чёрном, которые маршировали с утра по Грозному, а теперь маршируют по другой земле? Знаете наверняка. Они вас презирают.

Ну вот и украинские ребята будут относиться к вам так же. Вы думаете, что наживаете себе друзей сейчас, слезясь и отекая в приступах доброты. Нет, вы наживаете себе будущих врагов.

Вы вводили их в смертное заблуждение. Они бы давно перешли к своим — к нам, если б не эти ваши слёзы, ваши песни и ваши позорные аватарки. Они бы выжили.

 

Не забудьте ниже поделиться новостью на своих страницах в социальных сетях.