Трагедии в Беслане, где погибли 333 человека, — 15 лет

1.09.2019

15 лет назад школьную линейку в небольшом городе Беслан (Северная Осетия, Россия) криком оборвали мужчины с автоматами. Они согнали детей и взрослых в здание, а затем три дня удерживали — без еды и воды, под дулами автоматов и с подвешенными над головами бомбами. Террористы требовали вывода российских войск из Чечни, но переговоры, по сути, так и не начались. А потом был штурм (или «операция по освобождению», как это назвали российские власти). Погибли 333 человека, в том числе 186 детей. В 40-тысячном городе трагедия коснулась каждой семьи — и заставила рыдать весь мир.

Это случилось утром 1 сентября 2004-го в школе № 1 Беслана. В этом старом здании детей учили уже более чем сотню лет. И когда вдруг появились мужчины с оружием, не все поверили в реальность ситуации: «Это учения?» — спросила у одного из них Аида Арчегова, которая привела в школу двух сыновей. Тот остановился: «Это захват школы».

В 2004-м Россию оглушила волна терактов: в феврале в подземке Москвы подорвался террорист-смертник и погиб 41 человек, затем — взрыв 9 мая на стадионе в Грозном, где погиб президент Чечни Ахмат Кадыров и с ним же председатель Госсовета. Потом — налет на город Назрань, захват склада с оружием (которое, по одной из версий, потом используют в Беслане) и убийство 95 человек. В августе смертницы взорвут два самолета, вылетевших из Москвы, и унесут с собой жизни еще 90 человек. Позже — снова 10 жертв в московском метро.

Но никто не мог поверить, что можно замахнуться на детей.

Ответственность за эти атаки, как и за теракт в Беслане, взял на себя Шамиль Басаев. Он и его подельники добивались выхода непризнанной чеченской республики Ичкерия из состава России. Непосредственно руководителем боевиков при атаке на школу стал Руслан Хучбаров по прозвишу «Полковник».

По данным следствия, в захвате участвовали 32 террориста (по неофициальным — чуть ли не вдвое больше, якобы остальные скрылись). Они приехали на двух машинах, одну из которых по дороге захватили у участкового в одном из сел под Бесланом.

…В 9 утра в школьном дворе на линейку собралось более тысячи человек. Некоторые из родителей взяли с собой и малышей. Захват случился быстро: боевики отрезали пути для побега, а затем стрельбой в воздух начали загонять людей в здание. На звуки прибежал милиционер из отделения поблизости, он успел убить одного боевика и ранить еще двух — это была единственная попытка сопротивления. По разным данным, еще до 150 человек из числа детей и родителей смогли убежать в начавшейся суматохе.

Позже, в первой записке властям, террористы назовут «цену» несогласия: «Если убьют любого из нас, расстреляем 50 человек, если ранят любого из нас — убьем 20 человек, если убьют из нас 5 человек — мы все взорвем. Если отключат свет, связь на минуту, мы расстреляем 10 человек».

«Я думал, они нас так пугают [стрельбой], успокаивают. В 9 лет не будешь думать, что кто-то хочет убить тебя. Если бы я сейчас туда попал, я бы не выдержал», — через много лет говорил изданию Deutsche Welle Камболат Баев, один из бывших учеников школы.

Большинство людей загнали в спортивный зал, остальных — в тренажерный и душевые. У всех забрали телефоны, снаружи выставили камеры для наблюдения, а из машины выгрузили взрывчатку. Над головами испуганных детей и родителей начали растягивать «гирлянду» из бомб — между двумя баскетбольными кольцами.

Провода были подведены к двум педалям, на которых террористы были вынуждены дежурить: цепь срабатывала при отпускании, а не наоборот — так боевиков нельзя было ликвидировать без угрозы взрыва. Взрывчатку также расположили на полу спортзала, в дверях и коридорах школы. Стало ясно, что теракт тщательно спланирован: даже тросы были нарезаны на нужную длину.

«Все, просто все были напуганы. Седой 60-летний мужчина, сидевший рядом со мной, поднялся на ноги и попросил их проявить милосердие. Он погиб первым. Я услышал выстрел и увидел, как он упал в нескольких метрах от меня. Они выстрелили ему в грудь, — рассказал журналистам издания The Sun Георгий Фарниев (мальчик на фото выше), ему было тогда 11 лет. — В тот момент я решил, что если я хочу выжить, мне надо будет вести себя тихо, как мышь. Но этот старик был не последним, кто погиб в тот день. Я услышал, как позади меня начала плакать 6-летняя девочка. Это был ее первый учебный день в школе, она пришла в первый класс. Девочка хотела к своей маме, поэтому начала плакать. Террористы стали ей говорить, чтобы она заткнулась, я даже хотел повернуться и сказать ей, чтобы она успокоилась. Но я был слишком испуган, чтобы повернуть голову. Она продолжала плакать и звать свою маму до тех пор, пока не раздался выстрел, после которого наступила тишина».

Около 20 мужчин из заложников вызвали строить баррикады у окон (после этого их просто отведут в кабинет к стенке и расстреляют). Стекла велели выбить: так террористы исключали вариант, что их могут отравить газом — как при штурме захваченного на Дубровке театрального центра в Москве.

«Жара, духота, хаос полнейший, а я туфлю ищу. Мне говорят: „Да успокойся, потом найдешь“. А я думал только, что, если без туфли домой вернусь, меня мама отругает», — вспоминал спустя много лет Хетаг Хутиев. В тот день он пошел во второй класс.

Заложникам было приказано говорить только на русском языке. Когда Руслан Бетрозов, отец двоих сыновей, попытался успокоить рядом шокированных заложников и заговорил с ними на родном языке, ему дали договорить. А затем поставили на колени и убили выстрелом в голову на глазах всех, в том числе — его собственных детей. Затем им дали тряпки и велели вытереть кровь вокруг.

«Его протащили через весь зал и бросили, а мои дети проползли к нему и сидели рядом два дня. Представьте, что они испытали перед своей собственной смертью. Потом отца оттуда вынесли, и они остались одни», — рассказывала также изданию Deutsche Welle Эмма Тагаева-Бетрозова. Теракт лишил ее семьи.

Отныне любой шум или плач прекращали жестоко: брали из толпы любого человека и приказывали — или ты успокаиваешь их, или мы тебя убиваем.

В город начали прибывать силовики, в частности, военные и сотрудники ФСБ, в операции было задействовали более 250 сотрудников различных ведомств. Через два часа после захвата из школы вышла учитель, Лариса Мамитова. Она передала послание боевиков: на переговоры те требовали глав Северной Осетии и Ингушетии, а также генерал-полковника, который много лет руководил операциями федеральных войск России в Чечне (его имя записали неправильно, перепутав с врачом). Однако штаб так и не привлек этих людей к переговорам.

Во второй половине дня, примерно в 16 часов, в здании прогремел взрыв. Подорвалась одна из шахидок, почему — точно не известно. Некоторые из заложников говорили, что женщины-захватчицы и сами были в замешательстве, когда на месте узнали: их целью станут дети. Рядом с местом взрыва были заложники, некоторые погибли сразу. Еще 21 выжившего расстреляли, опасаясь их сопротивления после увиденного. А людям в спортзале объявили: в здание выстрелили снаружи, из танка — «ваши».

Наступил второй день. Террористы дали возможность некоторым заложникам позвонить домой — с одной целью: чтобы через них убедить, что штурм школы недопустим. Оперативный штаб предложил боевикам деньги и свободное отступление из страны, но последовал отказ.

При этом власти озвучили СМИ: по их спискам, в школе находится 354 человека. В этом сомневались многие журналисты, местные жители в знак протеста вышли с плакатами на улицу — на самом деле внутри были 1128 человек. Этот факт потом многие воспримут как попытку умолчать о масштабах беды. Были раздражены и сами террористы: они даже заявили заложникам, что готовы «довести» цифру живых людей до озвученной российскими властями.

Детям и родителям боевики повторяли: о них попросту забыли — и за долгие часы ожидания, без каких-либо новостей извне, люди начинали верить в это и отчаивались.

«Около школы никого не было, они нас этим пугали. Даже в туалет идешь в те классы, смотришь в окно — и никого нет в округе, и ты думаешь: блин, неужели люди об этом не знают? Они [террористы] говорили: „Вы никому не нужны, посмотрите, там никого нет“. Психологически это ломало (…). Только когда выбежали, мы поняли, насколько там все серьезно: вплоть до вертолетов все летало, и вся армия здесь была, и людей миллион человек», — вспоминал Инал Кануков в интервью сайту «Правмир». В том сентябре он пошел в седьмой класс.

Не получив желаемого, террористы объявили властям: в их поддержку люди в школе сами объявили голодовку. На самом деле даже матерям с грудными малышами отказывали в еде, а потом и воде. Люди питались чем придется: кто-то ел лепестки цветов из букета, который принес учителю на 1 сентября. Кому-то пищей на трое суток стал комок старой жевательной резинки, которую заложник нашел приклеенной под столешницей парты.

«Я не помню, что чувствовал: хотелось есть, хотелось пить, было жарко. Было так жарко и душно, хотелось только, чтобы лицо обвевал ветер и чтобы можно было напиться воды», — говорил Аниран Урусов, которому в сентябре 2004-го было 10 лет. Его слова приводил сайт Inopressa.

«Я лежала на полу в захваченной школе, а снаружи шел сильный дождь, и я думала: блин, вода просто пропадает даром… а мы так хотим пить. Отпустили бы нас хоть на пять минут под дождем постоять, а потом обратно. Я, наверное, боготворю воду. (…) После теракта у нас часто отключали воду, и я всегда плакала. Отключали на два часа, а я набирала семь ведер и три бидона», — признавалась потом журналистам «Сноба» Амина Качмазова. Во время захвата школы ей было 8 лет.

Тем временем в оперативном штабе глава Северной Осетии Александр Дзасохов пытался передать через доверенных лиц послание Аслану Масхадову, беглому лидеру непризнанной чеченской республики Ичкерия. Того просили приехать в Беслан и убедить сепаратистов отпустить детей. Уже после всего Масхадов выпустил заявление, в котором отрицал свою причастность к теракту и называл его кощунством (но в уголовном деле об атаке содержится утверждение, что он — один из организаторов). Контакта с ним искала и журналистка Анна Политковская, но по дороге в Беслан ее отравили; искал Масхадова глава парламента Северной Осетии, двое детей которого были в школе. Ответного звонка не последовало.

«Среди нас были трупы. Юлия Рудик у меня была одноклассница, ее сестра на второй день умерла, у нее был сахарный диабет. Ее не выпускали. Трупы были среди нас, этот запах, запах мочи, запах всего, духота. Постоянная стрельба в потолок, постоянные крики. Они могли кого-то ударить, прикладом. Мы были в напряжении, потому что понимали, что в любой момент мы можем просто взлететь на воздух. И вот эти три дня сидеть в этом стрессе, ждать неизвестно какого исхода. Было уже все равно», — после многих лет рассказала «Эху Кавказа» Зарина Цирихова. Ей было 14 лет, когда захватили школу. Девушка сначала сбежала из здания, но опомнилась и вернулась — ведь там осталась ее сестра. И обе, к счастью, выжили.

Около 16 часов второго дня в школу пропустили Руслана Аушева, бывшего президента Ингушетии — он был единственный, кого террористы подпустили к себе. Ему не разрешили передать детям и взрослым еду и лекарства, но разрешили вывести с собой 24 человека — в основном, кормящих матерей с младенцами.

Требования были следующие: вывод российских войск и признание независимости Чечни. А взамен — обещание от имени мусульман отказаться от каких-либо атак против РФ «как минимум на 10−15 лет», войти в состав СНГ и не заключать никаких союзов против России.

Не получив согласия, бойцы ожесточились. Расстрелы продолжились. Людям окончательно отказали в воде — даже сломали краны, чтобы никто не ослушался. Заложникам пришлось пить уже свою мочу, да их и не выпускали в туалет. Более тысячи заложников в жарком и смрадном зале уже вторые сутки ждали освобождения.

«В первый день хотелось есть. Во второй день — хотелось пить. В третий день уже не хотелось ни есть, ни пить. Просто хотелось жить. Но были моменты, когда думал: слушай, ну давай уже все закончится», — описывал «Снобу» происходящее в зале бывший ученик школы Заур Абоев. На момент атаки ему было 16 лет.

Утром третьего дня состояние многих, особенно стариков и детей, ухудшилось. У некоторых из заложников начались галлюцинации. Тяжело раненые умирали.

На третий день влиятельный олигарх ингушского происхождения Михаил Гуцериев, будучи в штабе с переговорщиками, уговорил боевиков подпустить к зданию машину со спасателями, чтобы вывезти тела убитых в первый день мужчин.

В 12.40 подъехала машина — а через 25 минут раздался оглушительный взрыв, затем еще один. Рухнула крыша зала спортивного зала, начался пожар. До сих пор ожесточенные споры вызывает вопрос: что взорвалось? Власти настаивали — одна из самодельных бомб террористов. Но заложники из зала говорили, что «огненный шар» появился из крыши и вылетел через противоположную стену, оставив после себя круглую пробоину. То есть, здание начали бомбить свои, когда внутри были люди?

«Я там сидела и своими глазами видела, как извне залетело взрывное устройство. Мы лежали полчаса, и нас никто не спасал. Я говорила своему ребенку, когда на нее сыпались угольки: „Потерпи. Сейчас уже придут, спасут“. Потом мы еще попали в столовую, в которую уже танки стреляли», — говорила изданию «Медуза» Жанна Цирихова, у которой в школе погибла дочь.

Те, кто пережил взрывы, бросались через разбитые окна на улицу. Но около 30 человек погибли на бегу, в нескольких метрах от свободы — террористы стреляли по беглецам.

«Я не помню, когда начались взрывы, меня, наверное, оглушило волной взрывной. У меня звука вообще не было, я ничего не слышала. В моей памяти это так: никто никуда не бежит, люди лежат мертвые. Я бегу в одну сторону, потом в другую сторону, когда я бегу уже третий раз, я вижу, что идет женщина, она меня зовет: „Иди сюда“. Я к ней подхожу, она берет меня за руку, с другой стороны была еще одна девочка, и мы бежим. Как оказалось позже, эта женщина, которая меня спасла, она спутала меня со своей дочерью, как потом она сама говорила, она подумала, что я ее дочь, которая умерла там же», — упоминала Амина Качмазова. Девочке-заложнице тогда было 7 лет.

«Перед взрывом я повернулся к дочке, и так получилось, что я ее собой закрыл. У меня спина была в осколках, хотя тогда ничего не чувствовал. Пополз с ней к провалу в стене, там под одним окном дыра была после взрыва, оттуда люди выбегали. Ползли, если честно, по… Под руками были руки, ноги, головы», — рассказывал журналистам сайта «Правмир» Айтег Семихов. Он попал в плен с матерью, женой и двумя детьми — и чудом они все выжили.

После череды взрывов боевики отказались от дальнейших переговоров. Как бы там ни было — взорвалась бомба террористов или обстрел начали снаружи, — но после этого бойцы спецназа ФСБ были вынуждены начать неспланированный штурм.

Многие дети погибли в огне и в дыму, когда не смогли сами выбраться наружу из зала через полутораметровую стенку под окнами. За выжившими приходили террористы из других помещений: кого-то убивали, кого-то сгоняли в столовую и актовый зал.

«Я не верю в рай (…). Если бы Бог был, он бы всем помог. Он бы не допустил этого.

Террористы ходили по залу и расстреливали тех, кто шевелился. Мы притворялись мертвыми. Мама лежала рядом, я ее трогала, а она не реагировала. Я тогда очень испугалась. А какая-то девочка пела. Или мне показалось. Взрывы гремели, а она пела», — вспоминала Фариза Митдзиева, которой тогда было 8 лет. Она была в школе вместе с мамой, бабушкой и братом, все уцелели.

Началась ожесточенная борьба. Террористы прикрывались детьми: их выставили в живой щит на подоконниках. По зданию военные местами открыли стрельбу из пулеметов на БТРах, а именно по огневым точкам захватчиков, которые держали периметр школы под своим контролем. Боевики отстреливались до последнего, забирая с собой чужие жизни.

За три сентябрьских дня в Беслане погибли 333 человека. Из них 186 — дети, 111 родных и друзей семейств, 17 педагогов и сотрудников школы. 10 спецназовцев, включая командиров всех трех штурмовых групп, 8 спасателей и одного милиционера.

«И одного мгновения нет, чтобы я об этом не думала, чтобы я не видела перед собой детей, умирающих с голоду и без воды. Падают дети, на меня смотрят! Я же старше всех, я же главнее всех! А я ничего не могу сделать. Ничего не могу. Я унижалась перед этими… Террористами. Я даже слово это ненавижу! Я стояла перед ними на коленях», — через 10 лет говорила бывшая директор школы Лидия Цалиева.

Чтобы похоронить всех не хватило местного кладбища — пришлось разбить новое. Оно получило название «Город ангелов».

Теракт в Беслане стал вторым самым крупным в мире по числу жертв, не считая крушения башен-близнецов в Нью-Йорке.

Похороны в Беслане продолжались больше месяца: из-за огня многих погибших можно было идентифицировать только с помощью экспертизы

4 сентября президент России Владимир Путин выступил с обращением к нации. Он выразил соболезнования и заявил:

«Мы живем в условиях обострившихся внутренних конфликтов и межэтнических противоречий (…). Нужно признать, что мы не проявили понимания сложности и опасности процессов, происходящих в своей собственной стране и в мире в целом. Это не вызов президенту, парламенту или правительству. Это вызов всей России. Всему нашему народу. Это — нападение на нашу страну».

Он пообещал: будут приняты меры, чтобы укрепить страну и создать новую систему взаимодействия сил и средств для контроля за ситуацией на Северном Кавказе. Последовали и реформы: вводилась система назначения глав субъектов РФ вместо избрания народом. Спустя три года будет создан Национальный антитеррористический комитет для противодействия терроризму и координации различных ведомств.

Вскоре после теракта по стране прошли митинги, где люди требовали назвать виновников теракта. По данным опроса от «Левада-Центра», большинство опрошенных россиян считали, что операция по спасению заложников была провалена. Некоторые из родных и вовсе винили в смерти заложников лично Путина.

Для выяснения обстоятельств захвата школы в Беслане была создана следственная группа из 62 человек. Дело формально не закрыто до сих пор, но через три года было оглашено мнение комиссии: власти Северной Осетии не приняли должных мер, чтобы предотвратить теракт (оказалось, поступали сигналы о готовящейся атаке на страну), обстрел здания снаружи начали только после вывода заложников, а количество жертв объясняется тем, что боевики сами были нацелены на это и не хотели переговоров.

Причину смерти определяли лишь на основе визуального осмотра тел. По этим данным, 45% жертв погибли от осколочных ранений, еще 16% от огнестрельных. В 36% случаев причину смерти так и не установили из-за повреждения огнем.

Одним из самых тяжелых моментов для родных стала процедура опознания. Люди искали детей среди десятков изувеченных тел

Родители погибших детей создали организацию «Матери Беслана» (позже она раскололась, появилась еще одна — «Голос Беслана»), чтобы через суды добиваться отдельного расследования действий штаба при освобождении заложников.

«Перед началом штурма с [лидером самопровозглашенной Ичкерии] Масхадовым, который был объявлен преступником и находился в розыске, была договоренность, что он приедет [освободить заложников]. Но сделать его спасателем бесланских детей было недопустимо, — рассуждала Элла Кесаева, чья дочь была в заложниках. — С крыш пятиэтажек два огнемета ударили по спортзалу, где все дети были еще живы. Я сама слышала взрывы и видела характерный дымок. Потом начали стрелять танками. Это военное преступление, и срока давности ему нет».

Хотя есть и те из пострадавших, кто придерживается версии, озвученной следствием. А оно решило, что силовики действовали с учетом «характера развития событий», и это не связано с наступившими последствиями.

Единственным пойманным живым террористом был Нурпаши Кулаев. Спустя год судебного процесса его приговорили к пожизненному заключению. Казни он избежал лишь благодаря введенному в России мораторию.

Кроме того, судили пятерых сотрудников милиции Северной Осетии (отделение рядом со школой) и Ингушетии (где, как выяснилось, был лагерь террористов). Их обвинили в служебной халатности, но никто из них не отправился за решетку — некоторых оправдали, а другие попали под амнистию. С должностей были сняты главы МВД и ФСБ Северной Осетии.

«Да, мы отличаемся, — признавался выживший Инал Кануков, он был в школе вместе с сестрой. — У нас жизнь поделилась на до и после, и теперь как бы человек ни хотел, как бы он ни скрывал, это уже не сотрется из памяти. Все вот здесь [в голове]. Когда один на один с собой остается человек, тогда понимает, что себя не обманешь. Иногда, бывает, накрывает, ты опять смотришь эти видео, начинаешь во „ВКонтакте“, в Youtube документальные фильмы смотреть, может, что-то ты еще не видел. Ты уже все видел, но пытаешься все равно что-то найти».

Некоторое время здание школы № 1 оставалось заброшенным, был момент, когда власти решили его снести вовсе. Но жители Беслана стали стеной. И в 2012 году здесь открыли мемориал, над уцелевщими помещениями возвели купол. Остался и тот самый спортзал. На стенах можно увидеть портреты: дети, родители, учителя. По фамилиям иногда можно понять: погибла целая семья. 66 бесланских семей потеряли здесь каждая от 2 до 6 родных. 17 детей полностью осиротели — но сплоченный осетинский народ не оставил их, ни один ребенок не попал в детдом.

— Вы знаете, нас буквально заставили выйти на работу через месяц после случившегося. Мы выходили под расписку, — отвечает учитель Елена Ганиева на вопрос TUT.BY, как решилась снова выйти к детям и преподавать. — Сначала работали на базе другой школы, с теми детьми, которые были в состоянии… Многие из них были ранены, еще лечились. А у некоторых был страх просто пойти в школу. Из тех, кто мог, формировали кое-какие классы, небольшие. Первый год был адом. Мы сами не понимали, что творится. И дети не понимали.

Ровно 15 лет назад Елена Ганиева, тогда завуч школы № 1 Беслана, открывала линейку первоклассников (15-я секунда на видео ниже), которую оборвали автоматные очереди.

В городе несколько школ, но эта, новая, осталась без номера. Властями было решено, что «№ 1» принадлежит старой. Хотя учителя и дети были не согласны и вздыхают: все 15 лет они вооют за имя, но вернуть его остается разве что через суд.

— Когда в следующем году открыли новую школу, мы все перешли туда. Красивая была, роскошная. Но первое, что она у нас вызвала, — слезы. Потому что видеть школу, эту красивую махину, построенную ценой чего… всем известно — это было тяжело, — признается Елена Сулидиновна. К слову, все классы в школе носят имена погибших при штурме спецназовцев.

Спецназовец Эльбрус Гогичаев несет одну из освобожденных 2 сентября малышек. На его руках — 6-месячная Алена Цкаева. За этим фото скрывается отдельная трагедия: матери этой девочки, Фатиме Цкаевой, не разрешили выйти на свободу еще и со второй, старшей дочерью. Поэтому малышку несет не женщина, а лейтенант — сама женщина вернулась назад, к дочке. До того она успела спасти своего 3-летнего сына, которого вместе с другими детьми вытолкала на улицу в окно. Фатима Цкаева так и не вернулась домой, она погибла в школе с 10-летней дочерью

Все выжившие педагоги-заложники, а это более 20 человек, перешли сюда, и многие работают по сей день. Хотя собеседница отмечает: «После теракта мы потеряли еще пять наших учителей. Кто-то умер от высокого давления, кто-то от сердца, кто-то от опухоли в голове, кто-то от ранений».

Здание новой школы появилось прямо напротив старой, через дорогу. Тогда были споры: насколько уместно? Как это перенесут выжившие заложники, которые продолжают здесь учиться и работать?

— А мы сами выбрали это место, для нас это было символично, — объясняет Елена Ганиева. — Хотя, в основном, ходим туда, [только когда] приезжают гости. Нам туда ходить очень тяжело, особенно тем, кто сидел в зале.

О своем пребывании в заложниках она говорит мало — и это можно понять. Но когда мы спрашиваем, правда ли, что дети носят в старую школу бутылки с водой, объясняет:

— Когда был основан наш музей памяти, первое, что сделали — вокруг столика поставили баклажки с водой. Потому что это очень важно. У меня сыну 24 года, у него возле кровати всегда стоит баклажка с водой. Это уже привычка, без этого мы уже не можем. Это самое страшное, что может быть в жизни человека — остаться без воды…

Но самым главным, говорит женщина, была взаимовыручка. Иначе бы не выжили.

— Если бы люди не поддерживали друг друга тогда, можно было сойти с ума. Но даже в первый день, когда заложники как-то выходили и набирали бутылочку с водой, то пока человек возвращался на свое место — со всеми делился. По глоточку. Кто-то прятал у себя кружку воды, чтобы дать другим. Кто-то мочил майку, и пока доходил до места, другие люди высасывали воду из этих маек. Поддерживали даже тем, что сидели спинами друг к другу, чтобы легче было сидеть. Тогда даже это было огромной помощью.

И ни в коем случае не давали никому истерить. Это было бы хуже всего…

— Так сидели и надеялись. Надежда. Наверное, надежда нас держала. Мы до последнего надеялись на то, что нас не оставят. А в последний день, честно говоря, просто хотелось скорее умереть, чтобы это закончилось. Полное обезвоживание, галлюцинации, уже все лежали и сил не было. Хотелось, чтобы все закончилось. Любым способом и все.

Елена Ганиева с сыном и выжившими учениками вышла из школы на третий день, после штурма.

— С тех пор так и пошло… Дети не дают нам возможности расслабляться, мы сразу вошли в свою колею. Началась учеба. Нам очень помогали те дети, которые пришли из старой школы.

— А чем помогали?

— Морально, физически. Это дети, с которыми мы прошли огонь, воду и медные трубы. Дети, которые видели смерть, и они были с нами на равных… Мы на каждого смотрели, как на чудо.

К ним особое отношение. Эти дети до сих пор приходят в школу. Знаете, сегодня у нас есть первоклассники, дети бывших учеников-заложников. Те когда-то не вернулись сюда закончить школу, а сегодня в первый класс к нам привели своих детей. Понимают: только сюда, только к своим учителям.

Педагог заметила тенденцию среди тех детей, кому удалось пережить захват:

— Очень многие из них — понятно, почему, — пошли по юридической и медицинской линии. Решили спасать человеческие жизни. Одна выпускница, например, сейчас работает в крупном кардиологическом центре в Москве, а другой наш ученик стал врачом-реаниматологом в области медицины катастроф.

В новой школе все эти годы занятия не начинают в первый осенний день.

— Каждое 1 сентября мы вспоминаем те события, идем всем коллективом в старую школу. В 09.05 [момент захвата] звучит колокол. 2-го у нас концерт-реквием, назавтра учащиеся в старой школе, в момент штурма, выпускают в небо белые шары, и на мемориале в «Городе ангелов». 4 сентября у нас день тишины, готовимся к новому учебному году.

А линейка для учеников пройдет уже 5 сентября. Там — ни слова о трауре. Педагоги считают: этот день полностью принадлежит первоклашкам, и для них он должен остаться праздником. Через много лет эти же дети, уже будучи выпускниками школы, по местной традиции придут с цветами к «Дереву скорби» и памятнику погибшим спецназовцам. Здесь так заведено.

Кстати, раньше линейки переносили с 1 сентября на другие дни только во всех 18 школах района. С нынешнего года уже во всей Северной Осетии учебный год стартует с 4-го числа.

— Это наша беда. Это наша память… Проходят эти траурные дни, потом мы болеем неделю… С годами становится только тяжелее. Но у нас есть наши дети и наша работа.

Источник

Не забудьте ниже поделиться новостью на своих страницах в социальных сетях.

Количество просмотров:1085